Содержание
«Защищал своего ребенка»
Валерий Рукобратский, aif.ru: Дима, когда ты вернулся, тебя не поразил некий диссонанс между тем, что происходит там и тут? Здесь — сытая гламурная Москва. Словно, и нет той новой реальности, в которой мы оказались после начала спецоперации на Украине.
Дмитрий Стешин: Я не могу никому желать того, что видел столько лет в Донбассе, и особенно в эти последние месяцы. Это было бы неправильно. А когда вернулся — испытал то, что описывал в своих романах Ремарк. Возвращаются ребята с Первой Мировой войны, наши будущие враги, и как им все не то, и не так, и зачем мы вернулись? Надо было остаться. Как там боевые товарищи? В общем, я через все это прошел, было очень неприятно. Оказалось, я накопил в себе немалую злобу, которую даже заспал с трудом. А четыре месяца на войне о доме я старался не думать, потому что только душу травить.
— У тебя же ещё ребенок родился, за три дня до начала?
— Три дня было дочке, как я уехал. Но ничего, вернулся и ползать ее уже научил.
— Как ты соотносил это все в себе: есть ребенок, которого ты не видел, и непонятно, увидишь ли вообще?
— У меня было ощущение, что я, как могу, защищаю своего ребенка. Потому что все с этими мразями было понятно, к чему они готовились, зачем вообще появился их проект анти-России и для чего. Так что с целеполаганием у меня было все ровно.
Журналист и автомат
— В Донецке ты вступил в подразделение «Восток» и там тебе выдали автомат. Это означает, что ты стал комбатантом? Хотя принято считать, что журналист как бы над схваткой…
— Эту шизофреническую установку нам внушили в начале 90-х годов люди, которые после распада СССР по-новой создавали у нас журналистику. Это были западные консультанты, фонды. И журналистику они нам организовывали в своих интересах. Поэтому в первую Чеченскую войну 80% интервью нашими российскими журналистами было сделано с вражеской стороны. А это, по сути, предательство и армии, и своего народа. Вот те консультанты нам и рассказывали о том, что журналист — над схваткой. Хотя они ж сами нормально себе сторону выбирают, не сомневаются. И это хорошо, что такие мифы идиотические рухнули. Надо быть шизофреником, чтобы один и тот же конфликт освещать с двух сторон.
А что касается этого автомата 1980 года выпуска, из которого я не стрелял, конечно, ни разу… Как сказал мой товарищ-ополченец, если в тебя стреляют и хотят убить, находиться без оружия просто неприлично. Ну и все наши военкоры во время Великой Отечественной войны были с оружием. И ничего, не комплексовали по этому поводу.
И потом, я же тысячи километров накрутил по зонам боевых действий, по не зачищенным территориям, и я в розыске на Украине. Если бы меня живым-здоровым отловили бы, доставили в Киев, долго бы издевались. Я не согласен на все это. Я буду сопротивляться.
«Целые дома снимать не интересно»
— По поводу Мариуполя — была ли у нас возможность взять город без всех этих разрушений?
— То, что город разрушен — это миф. Это картинка, которую дают журналисты. Не снимать же им целые дома? Это не интересно. Повреждены только внешние дома городских кварталов. Внутрь заходишь, закопченный дом огибаешь — а там стоят дома со стеклами. Также очень много домов, где попадание только в последние этажи — это все ремонтируется. Это не мои эмпирические рассуждения, я говорил с командиром отряда тульских МЧС-ников. Он мне показывает дом, говорит — вот этот подъезд придется разобрать, а три других мы сможем сохранить. Пострадало в городе процентов 20 домов, все остальное восстанавливается. И по опыту Грозного — делается достаточно быстро.
А что касается штурма — других вариантов не было. Враг совершенно сознательно готовил жилую застройку к длительной обороне. Я прекрасно знаю технологию, как это делается. Допустим, девятиэтажка, три подъезда. Все местные жители сгоняются в подвалы. На первом этаже двери подъездов, как правило, железные, заплющиваются кувалдой, чтобы их было невозможно открыть. После этого в дом можно попасть только по приставной лестнице, которая втягивается за собой на второй этаж. Вот и все, началась оборона дома. Выбираются места для укрытия, это, как правило, межквартирные коридоры на лестничных площадках — там тебя сразу 3-4 стены закрывают. Танком не достать. И в таком доме можно сидеть достаточно долго. Что нам азовцы* и продемонстрировали — около двух месяцев они продержались в городе.
— Можно предположить, что похожую тактику они будут и в других городах использовать?
— Нет, ты знаешь, пример Мариуполя был очень показательный. Никакого смысла обороняться в городах нет, наши все равно додавят, загонят их в подземелье, и выйдут они оттуда с поднятыми руками. Я думаю, поэтому нам так важно было не убить их там всех. Важно, что они признали, что их победили, сломали, что они вышли и сдались. Именно после победы на «Азовстали» пошли валом ролики от украинских солдат, где они плачут, что их не обеспечивают, что все командиры — зрадники (укр. — предатели. — Прим. «АиФ».). Произошел психологический надлом, его все ждали очень долго.
— Я мониторю украинские издания, и это поражение на «Азовстали» словно вытащили из информационного поля…
— Да, неудобная история, некрасивая. Представляешь, элита, «Азов»*, аналог высшей политической школы NAPOLA из Третьего Рейха, где готовили политработников для Вермахта. Люди с «Азова» равномерно же распределялись в ВСУ и там пускали метастазы. Поэтому мы с удивлением потом видим столько всу-шников в свастонах, в вермахтовских орлах, рунах. Как это возможно вообще? А вот так, они готовили всю армию по идеологическим лекалам «Азова». А в Мариуполе случилось с ними вот такое — они не захотели становиться мертвыми героями. Они пытались сначала что-то кукарекать про эвакуацию, но публичное пространство, оно же всем доступно, сразу сообщило, что этих мразей вывезли в Еленовку, в СИЗО. Еленовка — это несчастный поселок, который обстреливают уже 8 лет. И мне потом ребята говорили, что украинские артиллеристы пыл свой сразу поубавили в отношении Еленовки. Я бы их ещё рассадил по стульчикам где-нибудь в центре Донецка. Чтобы город перестали накрывать тяжелой артиллерией.
«Они сами виноваты»
— Когда ты находишься внутри события, подразделения выходило на боевые задачи, тебе виден только твой кусочек ответственности, или ты понимаешь весь замысел происходящего на театре боевых действий?
— Именно тоннельное зрение, я много раз говорил, что я вижу только фрагмент, где воюет мой батальон. Объективно. Потом уже в курилках, поговорив с командирами, с товарищами, ты начинаешь более-менее представлять, что происходит вокруг. На самом деле же ничего такого хитроумного, иезуитского не происходит: ну да, мы штурмуем Мариуполь, берем его со всех сторон. Ну да, наши отсекли завод Ильича от «Азовстали» и зачистили его. Все ж на самом деле просто на земле.
— Я видел человек 200 пленных украинцев, все они были западенцами. У всех одинаковая история: мобилизовали, когда шел за хлебушком, дали в руки автомат, начался первый бой, я тут же пошел сдаваться. Но костяк ВСУ, как говорят наши военные, — ребята из Одессы, Николаева, Харькова. И это самые упорные бойцы. С этим костяком армии что делать? Можно ли этих русских, которые стал украинскими националистами, перепрограммировать?
— Я жестокую вещь скажу, которая с бойцами там обсуждалась. Если бы у украинцев посыпалась вся оборона в первые дни спецоперации, Зеленский бы сбежал, и мы бы заняли благополучно Украину — то получили бы на освобожденных территориях такое количество бандеровской мрази, нацистской, свидомой, чубатой, что никакое ФСБ не справилось бы. Это не бандподполье на Северном Кавказе, 30-40 миллионная страна. Сейчас вся эта мразь просто перемалывается — и слава Богу. У них потери огромные, а у нас минимальные. И все, кто был готов пролить кровь за Украину как проект анти-Россия — должны быть уничтожены. И тогда у нас будет другая страна, и Украина будет без них. Сами виноваты. У меня к ним никакой жалости нет, они это заслужили.
*«Азов» — организация, запрещённая в РФ