Человек с новыми органами и полицейский под прикрытием
Сюжет «Преступлений будущего» пересказать сложно — хотя бы потому, что в изложении он выглядит очень странно. Вот мир будущего: люди почти разучились испытывать боль, операции делают дома. Люди трансформируются, их тела меняются, они наносят на лица шрамы и насечки, прежние представления о прекрасном больше не работают. А у героя Вигго Мортенсена, возможно, по его собственной воле появляются новые внутренние органы. Их удаляет напарница героя по выступлениям перед публикой (Леа Сейду) — предварительно она наносит на них рисунки. Пара становится суперзвездами, но никто не знает, что герой Мортенсена на самом деле полицейский под прикрытием, отслеживающий вмешательства в естественную эволюцию человечества. В этом мире существует секта генетически изменивших себя пластикоедов — их пищей стали продукты, изготовленные из отходов производства. В финале персонаж Мортенсена, уже не способный есть обычную еду, попробует переработанный пластик — и то ли умрет, то ли испытает высокое наслаждение и переродится. А перед этим произойдет еще много значительного, впечатляющего и малопонятного.
Умирающее общество плодит химеры
Возможно, отечественный зритель, ценящий второразрядные «ужастики» вроде бьющей все нынешние кассовые рекорды простенькой «Вышки», таким же образом прочтет и «Преступления будущего». На самом же деле это нечто сновидческое, напоминающее ставшее кинокартиной стихотворение. У многих персонажей нет внятной сюжетной истории, неясно, кто они, чем занимаются, за что убивают одних и почему убивают другие. Как ни странно, ответа здесь и не требуется: дело в том, что еще одним героем фильма стала его атмосфера, выразительный зрительный ряд, и он многое объясняет.
То, что в мире постапокалипсиса все полуразрушено, ободрано и живописно захламлено, давно стало общим местом фильмов о безрадостном будущем человечества. Но здесь стараниями давней соратницы Кроненберга — художника-постановщика Кэрол Спайер в полуразвалинах и заброшенных комнатах, где живут герои, есть странная, извращенная красота: все это периодически напоминает классическую живопись. Превратившиеся в трущобы особняки с видами на море и луга, города с прекрасными, но заброшенными и разваливающимися зданиями XIX века на пересечении с жуткими человекоподобными техноприспособлениями говорят о кризисе, разрушении классической европейской культуры. И тут уже неважно, на кого работают дамы-убийцы с дрелями. Неважно и то, в чем виновны их жертвы, кто управляет этим миром и почему он стал именно таким. Здесь все так же больно, как и испытывающий постоянные муки герой Вигго Мортенсена: умирающее общество плодит химеры, и они действуют в соответствии с собственной, не требующей четких мотивировок логикой.
Фильм Кроненберга и опасный ХХI век
Западная культура богата на антиутопии, ближе к концу ХХ века они стали расхожим местом. Наши литература и кино тоже отдали им дань. Возможно, это связано с тем, что социологи и историки культуры называют концом послевоенного «золотого века». Период после Второй мировой войны принес невиданное раньше экономическое процветание, равные политические права, технический прогресс, подъем среднего класса. Это было время оптимизма во всем: от политики до футурологических прогнозов, кино и научной фантастики. Одна из книг, где об этом говорится, неслучайно называется «Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914-1991)» (Эрик Хобсбаум). 1990-е стали началом кризиса, XXI век — совершенно новой эпохой. Сейчас мы живем в непредсказуемом и опасном времени, когда беднеет и гибнет мировой средний класс, меняются все правила игры, а будущее туманно. Искусство реагирует на это по-своему.
Кроненберг снял фильм-притчу о зашедшем в тупик человечестве. Но массовый зритель это, скорее всего, не поймет, и «Преступления будущего» сделают прекрасные сборы.