Как выглядит отреставрированный Дом Наркомфина?

Здание дома Наркомфина было построено в 1928–1930 годах для работников Народного комиссариата финансов СССР по проекту архитекторов Моисея Гинзбурга и Игнатия Милиниса. Этот дом (вернее, комплекс зданий из жилого и коммунального корпусов) на Новинском бульваре — революционная по задумке и образцовая по реализации постройка конструктивизма. Минималистичная конструкция здания скрывает множество бытовых решений, отголоски которых можно найти в повседневной жизни и сейчас, — от идеи квартиры-студии до совмещенного санузла.

«Дом Наркомфина — это «дом переходного типа», который был призван осуществить плавный переход от индивидуального жилья к общественному в соответствии с социальными веяниями в архитектуре и градостроительстве 1920–1930 годов. В отличие от других весьма радикальных проектов того времени, дом представлял собой достаточно комфортный вариант проживания: в доме были предусмотрены маленькие по площади квартиры-ячейки и общественная зона, намекающая жильцам на необходимость обобществления быта.

В Доме Наркомфина был воплощен ряд новаторских идей. По задумке архитектора, квартира нужна исключительно для сна и отдыха, поэтому часть функций, к которым мы привыкли в современной квартире, была вынесена за пределы жилплощади. В доме была предусмотрена общая столовая, прачечная и клуб для досуга. Позаботились и о наполнении квартир — согласно проекту, квартиры должны были быть оборудованы встроенной и трансформируемой мебелью, экономившей небольшое пространство, однако из‑за дефицита средств планы так и не были воплощены. Важным элементом было наличие общественного пространства — общие балконы, длинные коридоры дома, которые называли улицами, где жители дома могли прогуливаться, встречаться и общаться с соседями. Не все идеи были воплощены или работали должным образом, однако многие из этих элементов инфраструктуры можно встретить сейчас в современных жилых комплексах — например, квартиры с отделкой, культурные и общественные центры и функциональные крыши.

Дом-коммуна — яркий пример несовпадения ожиданий с реальностью. Из‑за наплыва рабочих и необходимости дешево и быстро строить новое жилье общественные блоки часто переоборудовали под жилые пространства, а квартиры для одиночек заселялись семьями. Дома использовались совсем не так, как их задумывали архитекторы: дефицит личного пространства в контексте общего быта и невозможность уединения — весомые недостатки дома-коммуны как явления в социальном смысле. Замысел социалистической утопии, где все должны жить большой дружной семьей, отчасти реализовался только в наше время; на момент постройки жители были не готовы к новым реалиям, где необходимо делить быт с соседями (по воспоминаниям, жильцы предпочитали есть у себя в квартирах, а не в столовой)».

В 1930-е годы предполагалось, что дом станет символом перехода от старого уклада жизни к радикально новому. Жители дома должны были проводить большую часть свободного времени в коммунальном корпусе с общей столовой, прачечной, детским садом, спортзалом и, конечно же, на крыше с террасой, цветником и лежаками. Но проект Наркомфина так и не стал «домом-коммуной переходного типа» — к середине 1930-х годов утопические проекты советской власти сошли на нет, а в архитектурной критике за проектом закрепилось определение «утопический» — на контрасте с «экспериментальным».

«В поздние 1920-е годы советская культура начала развиваться в двух различных — и даже противоположных — направлениях. С одной стороны, в ней была попытка реализовать некоторые марксистские идеалы — сократить влияние традиционной семьи, трансформировать частное домохозяйство в социальную индустрию, позаботиться об образовании детей и эмансипации женщин и, наконец, стереть различия между городом и деревней. Эта попытка исходила как от некоторых идеалистически настроенных представителей власти, так и от авангардных архитекторов, которым наконец выпал шанс воплотить собственные теории в жизнь. С другой стороны, группа управленцев стремилась ровно к противоположному — к укреплению традиционной семьи и повышению уровня рождаемости, повышению производственной дисциплины путем создания трудовых лагерей и ограничению внешних контактов.

В 1928 году, когда Моисей Гинзбург и Игнатий Милинис начинали строить Дом Наркомфина, напряжение между двумя направлениями культуры уже присутствовало. В октябре 1920 года Ле Корбюзье выиграл конкурс на строительство здания Центросоюза в Москве, в то время как Центрожилсоюз опубликовал директивы по строительству домов-коммун, — достаточно противоречивые, поскольку они поощряли коллективистский образ, но в то же время навязывали строгую дисциплину.

Между домом-коммуной и коммунальным домом (таким, как Дом Наркомфина) существует большая разница, и Моисей Гинзбург понимал ее. Проектом дома он предложил образ жизни, который сейчас кажется естественным, потому что мы все так живем. Так, он добавил большие общие пространства в маленькие квартиры, а в дом — все необходимые функции. Таким образом архитектор смог ответить на вопрос о том, каким должен быть быт современного человека.

Строительство Дома Наркомфина завершилось уже после начала жесткого контроля над советской архитектурой. Переходный период в культуре позволил состояться зданию «переходного типа». Но в проекте Моисея Гинзбурга теоретическая задумка и практическая реализация шли рука об руку — он оставил в наследство уникальное здание, дальнейшая судьба которого была уже не в руках архитектора».

За все годы существования дома в нем не было капитального ремонта. Его отсутствие привело к тому, что дом сильно обветшал и его состояние долгое время считалось критическим. При этом за 90 лет эксплуатации его изначальная конструкция заметно изменилась — в начале нового столетия в доме было сложно опознать памятник конструктивизма, а наиболее красноречиво его состояние (впрочем, как и института архитектурного наследия) описало известное лужковское сравнение здания с мусором. В 2010 году часть пустых квартир в доме была сдана в аренду под жилые помещения или творческие мастерские, которые заняли небезразличные к наследию конструктивизма жители.

«Летом 2011 года я вернулась из Венеции, где проходила очередная биеннале по искусству. И нашла на письменном столе подписанный моим бойфрендом договор на год аренды ячейки № 39. Я очень обрадовалась, ведь в первый раз я посетила Наркомфин с профессором Волчком, а это значит, любовь навсегда.

Даже после замшелых дворцов серениссимы памятник советского конструктивизма напоминал ландшафт игр Silent Hill и «Сталкер». А в ячейке 39 не было окон, то есть бетонные стойки были разрушены, сдвигающиеся ставни погнуты, стекол не было и подавно, а остались только дубовые рамы, покрытые сотней слоев мерзкой белой алкидной эмали. На втором этаже был кошачий туалет. Это потом уже кошки новых жильцов были общие — они ходили по поддону для цветов из окна в окно, из ячейки в ячейку, и мурлыкали всем по очереди. А пока мы не заделали окна, кошки ходили в кучу посреди ячейки 39.

Лестница с дубовыми перилами была наглухо заколочена странным по виду «скворечником» с полатями для детей наверху и тесной каморкой для жены внизу — там остались следы швейной жизнедеятельности, обрезки, замеры и пометки. Прекрасные окна в гостиной, которые освещали два года в этом доме и порой были единственной отдушиной в непростой жизни наркомфинца (нет, вру, еще лестница), предыдущие владельцы замазали белой краской. Отчетливо помню, как мы с моей подругой ползали с тряпочками по стремянке, измазанные в чем‑то вроде мела с ног до головы.

Стены гостиной высотой метров пять-шесть были покрыты слоями бумажных обоев. Верхний слой свидетельствовал об особой ненависти к идеям конструктивизма и пылал золотыми вензелями и геральдическими лилиями. Между обоями и стеной жили грибы — от пяти до семи сантиметров в высоту. Чтобы эта конструкция лучше держалась, обои были приколочены штырями по всей стене. Вот тогда слово «камышит» зазвучало совсем иначе — это классная японская технология, как и раздвижные ставни, если их правильно поддерживать, но там все крошилось и вываливалось вместе с кусками грибов и штырями. Местные жители, владельцы ячеек, наследники номенклатурных работников, Моисея Гинзбурга люто ненавидели за его отрицание быта.

За один летний месяц мы восстановили окна, убрали грибы и скворечник, заштукатурили стены и потолок, а лестницу покрасили в цвет греческой терракоты. Наша дверь никогда не закрывалась. Мой бойфренд преподавал в Школе Родченко, а я училась на искусствоведа в МГУ, поэтому это были два года, когда на нашей двери можно было смело держать табличку «Вопросы искусства». Дать пожить в великих руинах людям, которые способны это ценить, было замечательной инициативой Николая Палажченко и Александрины Маркво, за которую я искренне им благодарна».

В 2016 году наконец началась реконструкция здания под руководством Алексея Гинзбурга — внука автора оригинального проекта, а девелопером стала компания «Лига прав». Зданию вернули исторический облик: убрали поздние надстройки и пристройки, воссоздали элементы конструктивистской архитектуры и цвет фасадов. Отдельные элементы декора восстанавливали по книге Моисея Гинзбурга «Жилище», в которой Дом Наркомфина детально описан.

«Начинать дело и не верить в его успех — большая глупость. Мы делали все возможное, а порой и невозможное для того, чтобы добиться хороших результатов. Нужно признать: результаты превзошли наши ожидания, и мы имеем все основания гордиться своей работой.

Можно сказать, что все глобальные проектные и маркетинговые идеи нашли свою реализацию. Безусловно, в процессе реставрационных работ они находили видоизменения, но стратегически было все замечательно сделано. Конечно, не обошлось и без трудностей. Например, столкнулись с таким явлением, как утрата компетенции в части работ по изготовлению чугунных радиаторов. Изготовители и производители чугунных радиаторов, которые приняли на себя обязательства, не смогли выполнить по образу и подобию родных радиаторов метровые секции, поэтому нам пришлось экстренно искать альтернативу фабричному изготовлению».

Сейчас в квартиры дома заселяются новые жители, но в отреставрированном здании будут не только жилые пространства: например, в вестибюле откроется музейная экспозиция, посвященная истории и восстановлению дома. В бывшем коммунальном корпусе планируют открыть кафе и книжные магазины, а вокруг здания обустроят прогулочную зону.