«Почти весь Церетели в одном месте» — если одним предложением, то увиденное нужно описывать только так. Причем в каком-то смысле выставка преодолевает собственные физические границы: на ней даются отсылки к тем произведениями Зураба Константиновича, которые невозможно занести в двери старинного особняка и которые, собственно, стали его фирменным знаком, потому что «Церетели» и «мощь, размах, масштабность» — слова-синонимы.
Об этом стереотипе, кстати, на открытии говорила зампрезидента Российской академии художеств Манана Попова: «Многие москвичи судят о Церетели в первую очередь по монументальным работам, а у нас представлены, например, миниатюры».
Да, или масштабные скульптурные свершения — в форме эскизов, зарисовок, набросков, «настольных» вариантов. К примеру, 98-метрового московского Петра I — в виде скромной по размерам статуэтки).
Тогда еще подумалось, что даже некое число всем известных произведений, просто иначе упорядоченные, размещенные в других локациях, заслуживали бы внимание публики. Во-первых — потому что дата. Во-вторых — потому что мастерство Церетели бесспорно, а в третьих потому, что колода карт — это всегда 36 (или 54) игральные карточки, но от этого каждая игра (читай — выставка) не перестает быть интересной. Но пойдем по порядку.
Картины в «стартовом» зале датируются 1954-1958 годами. Самое пронзительное полотно — «Ветеран». Пожилой мужчина в традиционном грузинском головном уборе (предположу, что это сванури, но я не специалист). Деревянный костыль. Усталость на лице и ощущение смертельной тяжести в ногах, подступающей к коленям. «Песнь о Тбилиси», «Имеретия. Плэнер», портрет друга-спортсмена с теннисной ракеткой в руках — это же из раннего Церетели, здесь он по-юношески (или по-детски) непосредственен. Автору «Ветерана» — 20 лет. Но это — уже шедевр, без оговорок и кавычек.
В следующем «советском» периоде творчества влияние эпохи становится более выпуклым. Дайнековская эстетика изображения спортсменов («Лыжники», 1958), и «рабочего класса» с его свершениями («На производстве», 1958, «Высотница», 1957, «На практике», 1957) не выбиваются из общего картинного гула тех лет.
Но уже тогда проступают черты собственного пути, кажется, что первая из «настоящих» картин Церетели — это «Студенты на берегу». И еще он гораздо искреннее, когда рисует родные места, чем когда обращается к «производственным темам». Вот Картина «Имеретия», 1959 год. Считается, что изображение не может звучать — но перед этим солнечно-кирпичным полотном слышишь, как стройный хор голосов, набирая силу, поет на грузинском.
Далее — коренная ломка стиля, и это не результат «попадания под влияние» великих современников. В год ухода Пикассо (1974), у которого Церетели учился и с которым встречался, создается картина «Памяти Пикассо», через пять лет — «Посвящение Пикассо», хотя прославленный испанец присутствует, кажется, в неком растворенном, рассеянном, как свет, виде, во многих работах.
И в тогда же возникает «иконография» Церетели: имеется ввиду не только «пиксельность» картин с эффектом «картинки в картинке», но именно нарастание христианских мотивов, которые обозначились и окрепли задолго до перестройки, когда стало можно печатать иконы и кресты на обложках журналов.
В 1972-м году, экспериментируя с металлом, Церетели не случайно ставит в центр одной из композиций серии «Объекты» христианские кресты. И чем старше становится художник, тем яснее становится его цель дать представление о мире, где много света, солнца и где гуляют животные невиданной красы. Этой сверхзадаче служат даже напоминающие о Ван-Гоге — вездесущие подсолнухи, которых становится все больше и больше, и вот они везде. Как если бы мы не ходили по картинной галерее, а ехали мимо бесконечного подсолнухового поля. Но это — райские цветы по версии Церетели, как и эти напоминающие вьюрков и одновременно попугаев птицы — райские птицы.
Организаторы выставки составили из работ многолетней серии «Я садовником родился» и «Память» триптих. Центральная картина — поминальные свечи и православные кресты на зеленом фоне (противопоставление жизни и смерти), слева и справа — две цветовых вариации сада, высаженного в виде креста.
Любовь к земле, к труду на ней— национальная черта грузин, но лоза виноградная, которую в фильме «Отец солдата» защищает герой Серго Закариадзе — часть земного сада, у Церетели же мы видим сад небесный.
И на фоне таких откровений становится второстепенным всё — работа в качестве иллюстратора в грузинском версии «Крокодила», графика разных лет, гениальные витражи и панно, даже скульптуры, в которых часто христоцентризма не меньше, чем в живописи.
Вспомним монумент «Добро побеждает зло». В 1990 году его установили перед штаб-квартирой ООН в Нью-Йорке: Святой Георгий, поражающий копьем фрагменты советских и американских баллистических ракет с ядерными зарядами. Разрядка с США оказалась кратковременной, из договора «СНВ-II» нашей стране пришлось выйти… Но блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими, кажется, так написано в Библии.
И Церетели, отпраздновавший недавно знаковый юбилей, всегда останется миротворцем, потому что подлинное искусство учит любви и помогает людям найти общий язык.
Другие новости по теме...
