«Да, меня бьют. Но кто бьет? Петр Алейников!»

Петр Алейников в фильме «Трактористы».

КАК БОСЯК ОТПРАВИЛСЯ В АРТИСТЫ

Петр Алейников был обычным деревенским белорусским парнишкой. Его отец произвел на свет шестерых детей и умер (попал в ледяную воду во время лесосплава и подхватил пневмонию). Мать в одиночку вытянуть детей не могла. Помогали родственники, но в конце концов десятилетнему Пете пришлось зарабатывать на жизнь самому.

По официальной версии, однажды его избил богатый дядя за то, что он, пастушок, заснул, и скотина разбрелась во все стороны. Наутро Петя сбежал из дома и стал беспризорником. Но, в целом, легко представить условия жизни в той деревне: наверное, каких-то специальных жестокостей для того, чтобы бросить все и пуститься в города, и не требовалось (есть версия, что мать сама отправила Петю на этот путь). Паренек стал бродяжничать с мальчишками постарше по Белоруссии, понемногу подворовывая. В конце концов его сцапали и он попал в колонию «для трудновоспитуемых детей», а оттуда в 1-ю Белорусскую трудовую коммуну.

На этой дороге он мог погибнуть, из коммуны мог выйти кем угодно — например, токарем. Но любил кино и отправился в Ленинград, поступать «на артиста». И режиссер Сергей Герасимов взял босяка (в буквальном смысле — говорят, на абитуриенте не было обуви) на свой курс в Техникум сценических искусств.

В общежитии жизнь была едва ли не сложнее, чем в коммуне. Однокурсник и друг Алейникова Георгий Жженов вспоминал: «Нас кормили одной чечевицей, приходилось подворовывать, подделывать чеки, словом, изворачиваться на грани преступления. Кстати сказать, нашего отчаянного киношного курса в Ленинградском институте сценических искусств многие боялись, остерегалась даже окружная милиция». Зато Герасимов, в тот момент еще далеко не мэтр, а молодой режиссер, ценил юношу. (При этом Алейников был влюблен в однокурсницу Тамару Макарову, которая потом стала супругой Герасимова, но, когда с ней говорил, из робости напускал на себя совершенно незаинтересованный вид — так и проворонил).

Именно муж Макаровой выписал Алейникову путевку в жизнь: их совместные «Семеро смелых» (1936) стали в советском прокате просто бомбой. В этом фильме у Алейникова была самая яркая и запоминающаяся роль: парня со странной фамилией Петр Молибога, который в качестве «зайца» проник в арктическую экспедицию и стал семерым среди шестерых зимовщиков (полвека спустя этот сюжетный ход возьмут к себе авторы «Москвы-Кассиопеи»). Хоть Алейников успел до «Семерых смелых» сняться в нескольких эпизодах, и не только у Герасимова, он смертельно боялся киноаппарата — что свойственно новичкам. Потом перебоялся, и в результате его Петька стал всеобщим кумиром. Причем каждый год в конце 30-х его затмевали все новые алейниковские персонажи, тоже становившиеся идолами — в первую очередь это касается разбитного, безответственного, но не безнадежного шахтера Вани Курского из «Большой жизни».

Чему бы Алейникова ни учили в его «техникуме», он, конечно, прежде всего был интуитивным актером, а его главным оружием было нечеловеческое обаяние. Его персонажи были именно теми, кого требовала эпоха — летчики, трактористы, комсомольцы-добровольцы; но у них были живое человеческое лицо и широкая улыбка, это были настоящие люди, легкомысленные, смелые и веселые. Говорят, актеру писала фанатские, чуть ли не любовные письма юная голливудская звезда Дина Дурбин (похоже на легенду, но дочь актера говорит, что да, писала — он ей очень нравился)… Но звезда Алейникова вспыхнула ненадолго, лет на десять.

«Я, КОНЕЧНО, ИЗВИНЯЮСЬ, НО ОН НЕ РЕЖИССЕР, А Г…»

Лидия Смирнова снималась с Алейниковым в проходном фильме Евгения Шнейдера «Случай в вулкане» (1941). Шнейдер был, по ее словам, милейшим человеком, но совершенно бездарным режиссером. «У нас была сцена, которую мы репетировали в номере у Шнейдера. Я уходила в ванную, должна была там прятаться, на какой то реплике выскакивать и продолжать диалог. Шнейдер сидел за столом, Алейников репетировал, а я сижу в ванной, жду реплику. Вдруг слышу крики, выскакиваю и вижу такую картину: сидит возмущенный Шнейдер, а Петя Алейников расстегнул брюки и положил на стол свои «причиндалы». Я ахнула, а Петя кричит: «Вы не режиссер, вы вот кто!» Не знаю, может быть, он был пьян, но думаю, что нет. Он сорвался, ему не хватило терпения слушать бездарные замечания режиссера». Скандал был колоссальный, дошло до парткома, Алейникова там часами пытали на заседаниях и «проработках», требуя извинений. Добились только в такой формулировке: «Я, конечно, извиняюсь, но он все равно не режиссер, а говно».

Пьян Алейников был в тот конкретный момент или нет, не так уж и важно: к этому моменту он уже пил по-настоящему серьезно. Та же Смирнова, игравшая с Алейниковым много раз, сформулировала это так: «Он был любимцем всех: летчиков, танкистов, шахтеров, я уже не говорю о женщинах. Обаяние у него было невероятное. Если он просто приходил обедать и в столовой кто нибудь говорил: «О! Ваня Курский. Ты мне друг? Ты меня уважаешь? Давай выпьем», Петя не отказывался. Сопротивляться было безумно трудно. Борис Андреев еще мог «послать», противился. В конце концов он тоже сдавался, но хоть как то держался, а Алейников… Его доброта, его отзывчивость… Он вообще был удивительно талантливый и трогательный. Андреев, когда напивался, делался скандальный, агрессивный, а Петя поначалу был сентиментальный, лиричный, вспоминал сына, плакал, сокрушался, что мало заботится о нем. Увидит, в окне растут цветы: «О цветочек мой!»… Его болезнь постепенно прогрессировала, мы его уговаривали, пытались лечить. Когда я встретилась с ним у режиссера Лукова во второй серии «Большой жизни», с ним уже ничего нельзя было поделать.

Борис Андреев и Петр Алейников.

Жена тоже не могла его остановить. Бабы на него вешались гроздьями. У него даже была другая жена, «параллельная», которую звали Лида. Я, помню, была с ним под Ленинградом, мы там снимали «Морской батальон». Лида ездила с нами, он ее часто бил, да что там — избивал до невозможности. Однажды она выбежала в коридор гостиницы, кричала, мы все проснулись, помчались к нему, изолировали, поставили охрану из моряков. Она плачет, бьется в истерике. Я говорю: «Ну сколько можно терпеть? Тебя же избивают!» А она отвечает: «А кто меня избивает? Сам Алейников!»

«ВОВРЕМЯ НЕ ВЫПЬЮ — МНЕ ХАНА»

Та самая вторая серия «Большой жизни», в которой шахтеры сражались с фашистами и восстанавливали Донбасс после войны, удостоилась подробной рецензии Сталина, зачитанной им вслух на Оргбюро ЦК ВКП(б). Сталину не понравилось все: что экранные шахтеры живут в страшных условиях, что некоторые пьют, что некоторые шутят, что постановщики не показали как следует восстановление погибших шахт… В общем, «фильм выпускать нельзя, 4 700 тыс. рублей пропали».

Одной из самых теплых фраз в сталинском выступлении была «артисты неплохо играют», то есть Алейникову, Смирновой, Борису Андрееву и другим звездам «Большой жизни» беспокоиться было нечего. Но Ване Курскому пришел конец, а столь же удачных ролей Алейникову не предлагал никто. Только какую-то ерунду: «Золотой рог» (про ученых, скрещивающих архара с мериносовой овцой), «Драгоценные зерна» (про комбайнера, оставляющего в поле слишком много зерна), «Донецкие шахтеры» (попытка Лукова реабилитироваться после сталинского холодного душа, снять «правильный» фильм про шахтеров, в котором было бы как можно меньше реальности). Ах да, еще Алейников сыграл Пушкина в фильме «Глинка», и это обернулось одним из самых больших его провалов: зрители при виде Вани Курского в ложе театра начинали откровенно ржать. С 1950-го по 1955-й он не снимался вовсе.

Публика продолжала его обожать: на творческих встречах артистов со зрителями он иногда даже не мог толком выступить, такой в зале поднимался радостный рев, таким количеством подарков стремились забросать его поклонники… Однако и это постепенно уходило. В середине 50-х на экран вернулся уже совсем другой, резко повзрослевший и не такой интересный Алейников. Он сыграл еще с десяток ролей, которые большой радости никому не принесли, а параллельно пил. И говорил друзьям: «Мне не пить нельзя. Если, понимаешь, я вовремя не выпью — мне хана: задохнусь я, понимаешь. У меня, когда срок я пропущу, одышка жуткая, как у астматика, а выпью — и отойдет, отхлынет. У меня, понимаешь, в душе — гора, не передохнуть, не перешагнуть, не перемахнуть. Боря Андреев — вон какой здоровый, а с меня чего взять-то? Иной раз думаю: неужто один я такой непутевый да неумный, а погляжу на улицу или в зал — ведь всем дышать нечем, всем, но они, дураки, терпят, а я пью и не терплю. У меня бабушка казачка была, вот я и буду пить, а не терпеть…»

Убил его в итоге не алкоголь, а рак: последние три года он жил с одним легким, и врачи заранее предупреждали, что три года — именно тот срок, который они ему отводят. Он успел сыграть главную, драматическую роль в фильме «Утоление жажды», понимая, что прощается ею с кино. 9 июня 1965 года 50-летний Алейников умер. Борис Андреев, с которым они были неразлучны как на экране (в «Трактористах» или «Большой жизни»), так и вне его, воспринял это как огромную трагедию: на прощании буквально упал на гроб и зарыдал. А еще он отдал другу свой участок на Новодевичьем кладбище (для него, как народного артиста СССР, там было зарезервировано место). Сам же Андреев 17 лет спустя отправился на Ваганьковское…